Несмотря на свои пышные формы, Олимпия была по сравнению с Шериданом мала ростом. Она казалась ему такой мягкой и нежной, словно пушистый игрушечный птенец или новорожденный ягненок. Он перестал целовать девушку и, зарывшись лицом в ее волосы, положил голову ей на теплое плечо, не выпуская ее из объятий. Она слабо сопротивлялась.

— Сэр Шеридан, прошу вас, не надо!

Он не обращал внимания на ее лепет; женщины всегда несут всякий вздор, уцепившись при этом мертвой хваткой за шею мужчины. Конечно, Олимпия не цеплялась за его шею, а, напротив, отталкивала его от себя, и поэтому Шеридан перехватил ее руки и крепко прижал к койке, а затем начал ласкать языком маленькое, изящной формы ушко Олимпии, ощущая солоноватый вкус и аромат пахнущего лимоном мыла. Он сам купил это мыло для нее, походив по магазинам Рамсгейта в поисках того, что, как он считал, необходимо женщине в дороге. В выборе покупок он ориентировался на свой собственный вкус и поэтому купил Олимпии лимонное мыло, белые атласные перчатки и пару ботиночек на изящных невысоких каблучках с жемчужными пуговичками. Такие ботиночки были совершенно не нужны в плавании, но, стоя в магазине и разглядывая их, Шеридан представлял себе, с каким наслаждением он будет расстегивать их, открывая нежные лодыжки Олимпии. У него перехватило горло от этой картины, и он тут же выложил за ботиночки десять гиней. В конце концов, Олимпия была принцессой!

— Прошу вас, — шептала она, задыхаясь, ему в ухо, — прошу вас, не надо, вы же не хотите этого делать!

— Именно этого я и хочу! — решительно сказал он, взяв загорелой рукой ее за нежный молочно-белый подбородок. Поцеловав Олимпию в обе румяные пухлые щечки, он повторил: — Я хочу этого, принцесса!

— О… нет… — прошептала она. Ее била мелкая дрожь. Шеридан снова коснулся губами ее губ и улыбнулся ей, он находил неискушенность и наивность девушки ужасно обольстительными и не мог преодолеть соблазн. Вообще-то у Шеридана не было никакого опыта в общении с девственницами. Он обычно заявлял, что такие девицы ему не по карману, они чертовски дорого ценят себя. Но сейчас Шеридан не в силах был сопротивляться своему чувству, все другие ощущения отошли на задний план — страх перед Палмерстоном и Клодом Николя, страх смерти и нищеты. Он чувствовал только ее легкое дыхание на своей щеке и нежную шелковистую кожу. Он так страстно хотел ее. И прежде чем Олимпия вновь заговорила, Шеридан начал осыпать ее губы быстрыми поцелуями, шепча после каждого:

— Моя глупая… нежная… прекрасная… принцесса…

— Нет, не надо! — В ее голосе зазвучали нотки отчаяния. — Это невеликодушно, я знаю, вы не хотите быть жестоким со мной!

Он начал легонько покусывать ее нижнюю губу. Тогда Олимпия, словно попавший в силки заяц, принялась изо всех сил вырываться, отталкивая Шеридана локтями и коленями. Но Шеридан находился в более выгодном положении и сумел воспользоваться им. Ему не доставляло особого труда поймать ее руки и не дать ей вырваться. Скользнув рукой по нижней части ее тела, Шеридан обнаружил, что в пылу борьбы у Олимпии незаметно для нее самой задрался подол платья, открыв ноги. Когда Шеридан дотронулся до ее обнаженного бедра, он совсем потерял голову, отбросив всякие церемонии и боязнь лишить ее королевское высочество чистоты и невинности.

Олимпия вскрикнула, протестуя против подобной дерзости, но Шеридан закрыл ей рот поцелуем и начал ласкать ее мягкий живот, чувствуя, как его охватывает возбуждение.

— Вы так прекрасны, принцесса, — шептал он, не узнавая собственный голос, ставший вдруг хрипловатым и неестественно напряженным. Сила охватившей страсти испугала его самого. — Вы чертовски прекрасны, принцесса!

— Нет! — закричала Олимпия и рванулась что было сил, ударив Шеридана в висок.

Он взревел и растерянно заморгал — перед его глазами поплыли радужные круги. Когда же он снова пришел в себя, то увидел, что Олимпия сидит, сжавшись в комок, в углу койки, натянув подол юбки на ноги, и рыдает.

— Как вы могли? — причитала она сквозь слезы. — Как вы только могли? Я знаю, что рассердила вас, но издеваться надо мной — ниже вашего достоинства!

Шеридан потер ушибленный висок и ошарашенно уставился на нее, ничего не понимая.

— Я знаю, что я некрасива! Зачем вы смеетесь надо мной?

— Смеюсь? Смеюсь… — пробормотал он, собираясь с мыслями.

— Я уверена, что вы не хотели ничего такого, — продолжала она, всхлипывая. — Я вообще не могла себе представить, что вы вдруг… Я имею в виду, что вы так добры и благородны; вам на долю досталось столько переживаний из-за меня сегодня, я ведь отлично понимаю, что вы спасли нас всех от кровопролития. Теперь я хорошо вижу, что все испортила, сама во всем виновата. — Олимпия понурила голову. — Но все же если я и заслуживаю наказания, то я предпочла бы публичную порку, но не подобные издевательства!

Шеридан бросил на Олимпию недовольный взгляд и сел.

— Первый раз в жизни слышу такой вздор, — заявил он и, схватив ее за руки, продолжал: — Слушайте, прекратите ныть и слушайте. Вы слышите, что там происходит?

У Олимпии перехватило горло от волнения. Сквозь привычные шумы она явственно расслышала крики и вопли людей, едва доносившиеся сюда.

— Слышали? — грозно спросил Шеридан. — Если вы действительно хотите, чтобы вас выпороли, поднимитесь на палубу. Там вас свяжут и высекут, как и всех остальных матросов.

Олимпия оцепенела от ужаса.

— О Боже, — еле слышно прошептала она. Шеридан отпустил ее и откинулся на спинку койки.

— Отправляйтесь туда! Не бойтесь, капитан не тронет вас, он слишком сентиментален для этого. Но вы сможете облегчить муки несчастных, перевязав их кровоточащие спины.

Олимпия сжала руки так, что костяшки пальцев побелели, и уставилась на дверь. Шеридан видел, как дрожит ее подбородок. Золотистые волосы рассыпались по спине.

— Что, боитесь, что вас стошнит при виде этой сцены? — спросил он. — А я думал, что вы готовы преодолеть все трудности во имя дела свободы!

Олимпия выпрямилась и вытерла слезы. Но через мгновение, закрыв рот рукой и вновь разрыдавшись, она в отчаянии замотала головой.

— Понимаю. Вы не можете, — фыркнул Шеридан. — Как-нибудь в другой раз, да?

Олимпия закрыла руками лицо и отвернулась от него. Жалкое, нелепое создание. Шеридан смотрел на нее, размышляя над тем, какая это наивная, глупая и возвышенно мыслящая девица. Именно такие люди, ратующие за общественное благополучие, но ни черта не смыслящие в жизни, разжигают войны своими подстрекательскими речами и глупым философствованием на пустом месте, хотя их самих пугает даже вид заряженной пушки. А такие, как он сам, капитан Дрейк, должны за все расплачиваться.

Да, вся эта затея закончится как нельзя более печально. Путешествовать с этой дамой так же безопасно, как пройти по горящему дому с бочонком пороха в руках. Шеридан с горькой иронией подумал о том, что оказал бы большую услугу Ориенсу и всему остальному миру, если бы незаметно выбросил эту безумную девицу за борт.

Некоторое время он пристально смотрел на нее. А затем вдруг, не давая себе отчета в том, что делает, погладил ее по голове. Она вздрогнула от неожиданности и взглянула на него широко распахнутыми, несчастными глазами. Шеридан увидел перед собой лесную чащу во время дождя: глубина глаз стала темно-зеленой от туманящих ее слез, а длинные мокрые ресницы слиплись и торчали, словно черные иголки.

Шеридан подавил вздох и прижал Олимпию к груди, дав ей возможность поплакать вволю над своими глупыми разбившимися мечтами. В этот момент он подумал о том, что у него самого наверняка тоже когда-то были мечты, хотя он не мог вспомнить, в чем же, черт возьми, они заключались.

Глава 7

В первый вечер их пребывания на Мадейре Олимпия не могла заснуть. Она попыталась это сделать, но у нее ничего не выходило, так как, разыгрывая роль сестры-калеки, она легла спать слишком рано, когда за окнами еще не стемнело. Олимпия запахнула полы своего кружевного пеньюара и вышла на террасу.